Чак Паланик - Колыбельная [litres]

Не важно, сколько людей умирает, все равно все остается по-прежнему.

Я отключаю пейджер.

Глядя на Мону, Элен говорит:

– Плохие новости?

Я говорю: да так, ерунда. Ничего срочного.

На своих розовых шпильках Элен проходит по грязи и древесным опилкам, переступая через черные кабели.

Я протягиваю ей руку:

– Давай.

И она берет мою руку. И я держу ее и не отпускаю. И она вроде не против. Мы идем рука об руку. И это славно.

У нее осталось лишь пара-тройка больших перстней, так что это совсем не так больно, как можно было бы предположить.

Вертящиеся карусели поднимают ветер. Огни белые, как бриллианты, зеленые, как изумруды, красные, как рубины, огни синие, как бирюза и сапфиры, желтые, как цитроны, оранжевые, как медовый янтарь. В динамиках на столбах, понатыканных везде и всюду, грохочет рок-музыка.

Эти рок-голики. Эти тишина-фобы.

Я спрашиваю у Элен, когда она в последний раз каталась на «чертовом колесе».

Повсюду – мужчины и женщины. Держатся за руки, целуются. Кормят друг друга ошметками розовой сахарной ваты. Идут в обнимку, засунув руку в задний карман тугих джинсов партнера или партнерши.

Глядя на толпу, Элен говорит:

– Не пойми меня неправильно, но когда ты – в последний раз?

В последний раз – что?

– Ты знаешь.

Я не уверен, идет ли в расчет мой последний раз, но это было лет восемнадцать назад.

И Элен улыбается и говорит:

– Неудивительно, что у тебя такая походка. – Она говорит: – А у меня это было в последний раз двадцать лет назад, а потом Джона не стало.

На земле, среди древесных опилок и кабелей, валяется смятый газетный листок. В газете – объявление шириной в три колонки:

В объявлении сказано: «Вам продали дом с привидениями? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд».

Номер мобильного Устрицы. И я спрашиваю у Элен: зачем ты ему рассказала?

Элен смотрит на объявление сверху вниз. Вдавливает его в грязь своей розой шпилькой и говорит:

– По той же причине, почему я его не убила. Иногда он бывает таким обаятельным.

Рядом с объявлением, втоптанным в грязь, – фотография еще одной мертвой модели.

Элен смотрит на «чертово колесо», на кабинки, мигающие красными и белыми огоньками. Она говорит:

– Выглядит очень заманчиво.

Служитель останавливает колесо, и мы с Элен садимся на красные пластиковые сиденья, и служитель закрепляет перекладины безопасности поперек наших колен. Он отходит к своей кабинке и тянет за рычаг. Включается дизельный мотор. «Чертово колесо» дергается, как будто оно сейчас будет крутиться в другую сторону, и мы с Элен поднимаемся в темноту.

Где-то на середине пути к темному небу колесо вдруг дергается и останавливается. Наша кабинка качается, и Элен хватается за перекладину безопасности. С ее пальца срывается перстень с бриллиантом и падает вниз – мимо огней и стальных распорок, мимо мерцания и смеющихся лиц, – прямо в мотор с вращающимися шестернями.

Элен провожает его глазами и говорит:

– Почти тридцать пять тысяч долларов.

И я говорю: может быть, с ним ничего не случится. Ведь это бриллиант.

А Элен говорит: в этом-то и проблема. Бриллианты – самые твердые из всех твердых тел, которые существуют в природе, но их все-таки можно разбить. Они выдерживают постоянное давление, но внезапный, резкий и сильный удар может разбить их в пыль.

Внизу стоит Мона. Она подбегает и встает прямо под нашей кабинкой. Она машет руками, скачет на месте и кричит:

– Ух ты! Где Элен?!

Колесо дергается и снова приходит в движение. Сиденье качается, и сумочка Элен скользит по пластмассе и почти падает вниз, но Элен успевает ее подхватить. В сумочке так и лежит серый камушек. Дар от ковена Устрицы. Элен успевает спасти сумку, но ее ежедневник все-таки срывается вниз, раскрывается в воздухе, шелестя страницами, и падает в опилки. Мона бежит к нему и поднимает.

Она бьет ежедневником о бедро, чтобы стряхнуть с него пыль и опилки, и поднимает его над головой, чтобы мы видели, что все в порядке.

Элен говорит:

– Благослови, Господи, Мону.

Я говорю: Мона мне говорила, что ты собираешься меня убить.

А Элен говорит:

– А мне она говорила, что ты хочешь убить меня.

Мы смотрим друг другу в глаза.

Я говорю: благослови, Господи, Мону.

А Элен говорит: купишь мне воздушной кукурузы в карамели?

Внизу, на земле – которая все дальше и дальше, – Мона листает страницы ежедневника. Ежедневно – имена жертв Элен.

Сквозь цветные мигающие огоньки мы смотрим на черное небо. Теперь мы чуточку ближе к звездам. Мона однажды сказала, что звезды – это самое лучшее, что есть в жизни. На той стороне, куда мы уходим, когда умираем, звезд не бывает.

Думай о безграничном открытом космосе, о пронзительном холоде и тишине. О небесах, где награда за все – тишина.

Я говорю Элен, что мне надо вернуться домой и доделать кое-какие дела. Причем надо вернуться как можно скорее, пока все не сделалось еще хуже.

Мертвые манекенщицы. Нэш. Полицейские детективы и все такое. Я не знаю, где и как он раздобыл баюльные чары.

Мы поднимаемся выше и выше, дальше и дальше от запахов, от гула дизельного мотора. Мы поднимаемся к холоду и тишине. Мона, читающая ежедневник, становится все меньше и меньше. Толпы людей, их деньги, и локти, и ковбойские сапоги – все становится меньше. Киоски с едой и туалетные кабинки. Крики и музыка – меньше.

На самом верху. Колесо дергается и замирает. Кабинка качается все слабее и замирает тоже. Здесь, наверху, ночной ветер играет с розовыми волосами Элен. Неоновый свет, жир и грязь – отсюда, сверху, все кажется совершенным. Совершенным, надежным и безопасным. Счастливым. Музыка – просто приглушенный ритм. Бум-бум-бум.

Вот так и надо смотреть на Бога.

Глядя вниз на вертящиеся карусели, на взвихренные огоньки и крики, Элен говорит:

– Я рада, что ты узнал обо мне всю правду. Наверное, я все время надеялась, что кто-то меня раскроет. – Она говорит: – И я рада, что это ты.

Ее жизнь не такая уж и плохая, говорю я. У нее есть драгоценности. У нее есть Патрик.

– И все-таки, – говорит она. – Хорошо, когда есть человек, который знает все твои тайны.

Сегодня на ней голубой костюм, но голубой не как обычное яйцо дрозда, а как яйцо дрозда, которое ты находишь в лесу и переживаешь, что никто из него не вылупится, потому что птенец уже мертвый. А потом птенец все-таки вылупляется, и ты переживаешь, что делать дальше.

Элен кладет руку поверх моей руки и говорит:

– Мистер Стрейтор, а имя у тебя есть?

Карл.

Я говорю: Карл. Карл Стрейтор.

Я спрашиваю, почему она тогда сказала, что я средних лет.

А Элен смеется и говорит:

– Потому что так оно и есть. Ты средних лет, я средних лет, мы оба.

Колесо снова дергается, и мы начинаем спускаться вниз.

Я говорю ей: твои глаза. Я говорю: они голубые.

Вот – моя жизнь.

Мы опускаемся до самого низа, и служитель поднимает перекладину безопасности. Я встаю и подаю руку Элен, помогая ей спуститься. Опилки мягкие и сыпучие, и мы пробираемся сквозь толпу, спотыкаясь на каждом шагу и обнимая друг друга за талию. Мы подходим к Моне, которая так и читает ежедневник.

– Пойдем искать воздушную кукурузу, – говорит Элен. – Карл обещал купить.

Мона держит в руках раскрытый ежедневник. Она поднимает глаза. Ее губы слегка приоткрыты. Она быстро моргает – раз, второй, третий. Она вздыхает и говорит:

– Гримуар, который мы ищем… – Она говорит: – Кажется, мы его нашли.

Ведьмы, когда записывают заклинания, часто используют руны, особые символы тайного кода. По словам Моны, иногда заклинания записывают в обратную сторону, чтобы их можно было прочесть только в зеркале. Заклинания записывают по спирали, начиная от центра листа и раскручивая к краям. Их записывают, как таблички-проклятия в Древней Греции: одну строку – слева направо, вторую – справа налево, третью – опять слева направо, и так далее. Такой способ письма называется «бустрофедон», от греческих слов bus – «бык» и strepho – «поворачиваю», потому что он повторяет движения быка, впряженного в плуг, который ходит по полю туда-сюда. Существует и способ письма, копирующий движение змеи, когда каждая строчка пишется «змейкой» и строчки как бы расползаются в разные стороны.

Единственное правило – заклинания должны быть запутанными. Чем больше путаницы и недомолвок, тем сильнее будет заклятие. Заморочить, закружить, сплести чары – этим и занимаются ведьмы. Само по себе кружение на месте – очень сильное магическое действие. Бога-мага, покровителя ведьм и колдунов, Гефеста изображают со сплетенными или скрещенными ногами.